Поездка в набитом вагоне метро в час пик заставляет людей вторгаться в приватное пространство друг друга, но жертвы и вторгающиеся, в общем случае, не знакомы между собой и ведут себя так, как будто в этом вторжении «нет ничего личного». Они выйдут из вагона и никогда больше не встретятся.

Люди, которые живут вместе, встречаются каждый день на кухне и в очереди в ванную. На этом сайте мы говорим об особенностях приватности в коммунальной квартире: о том, например, как живущие там люди представляют себе, что их собственное, что общее, а что — ничье. Особенности приватности в коммуналке отражаются в ритуалах личной гигиены, в том, как организована интимная жизнь, во множестве красноречивых деталей повседневности, которые показаны в нашем музее.

В русском языке до самого последнего времени не было какого-то одного слова, которым можно было бы обозначить понятие «приватность». Сегодня слово «приватность» существует, но используется преимущественно в юридической сфере, а не в разговорном языке. Однако прилагательное private на русский всегда можно было перевести — либо как «частный», либо как «личный».

В разговорном языке чаще используется «личный», ср., например, «Не лезь, это мое личное дело!» В XIX веке было, впрочем, и «приватный» как калька с французского (в противопоставлении «казенному», т.е. государственному). В современном разговорном русском жалоба на отсутствие приватности, например, в общежитии, куда нельзя пригласить гостей так, чтобы никто об этом не узнал, может выглядеть «У меня здесь нет никакой личной жизни!». Между тем, знаменитый пятитомный труд французских историков, посвященный эволюции приватности как культурного явления, по-русски озаглавлен как «История частной жизни» ( Aries, Duby 1999).

В русском языке советского периода эти два слова противопоставлялись: «частный» имело отрицательную коннотацию (как противопоставленный общественному), а «личный» было нейтральным. Так, в советском обществе «личная собственность» допускалась, а «частная собственность» если не вовсе запрещалась, то ограничивалась. Например, порицалась «частная собственность на средства производства». В той мере, в какой квартира, машина и дача являлись предметом потребления, удовлетворяющим личные нужды владельца, они трактовались как личная собственность, но перешли бы, вероятно, в разряд порицаемой частной собственности, если бы использовались для получения выгоды. Собственность на средства производства в социалистическом обществе, как предполагалось, должна быть общественной.

Приватность в коммунальном быту — предмет постоянной, даже болезненной озабоченности. Если нужно было выразить соответствующий смысл, понятные слова, подходящие по контексту, всегда находились. Так, в одной жалобе (1960) жилец коммунальной квартиры жалуется как раз на недостаток приватности: он разведен, но живет в одной комнате со своей бывшей женой и с дочкой-школьницей. Он хочет выгородить себе в комнате свой угол, построив перегородку, но бывшая супруга всячески препятствует этому. В жалобе он пишет о необходимости «бытового самоограждения».

Photograph: All tenants' bills are left in plain view on a mirror in the entryway. Among these bills, for example, is one that is long overdue. [click the picture to read about this]

Different cultures construe privacy in different ways: that is, they create various standards for the inviolability of the individual. Standards of privacy often concern the appearance and functions of the body; they also apply to territory, property, thoughts, and emotions that an individual wishes to keep to himself or herself. The way interior space and the objects within it are arranged carries assumptions about how a given culture understands privacy. Among the markers of privacy are fences, walls, screens, windows (with their curtains) and doors (with locks and bolts). Such barriers prevent other people (especially outsiders) from intruding into space we consider our own and obtaining information about us. An envelope works in the same way, protecting a letter from other people's eyes. A similar function is carried out, for example, by rules of politeness and good conduct that limit spying and gossiping, and by laws that protect against self-incrimination and ensure the confidentiality of communications with clergy or doctors.

A trip on a crowded subway forces people to intrude on one another's private space, but both victims and perpetrators behave, for the most part, as though there's nothing personal about it. They leave the train and never meet again.

People who live together meet every day in the kitchen and in line to use the bathroom or the lavatory. On this site we talk about the specifics of privacy in a communal apartment: how residents understand what is theirs, what is everyone's, and what is nobody's. The special nature of privacy in a communal apartment is reflected in practices of personal hygiene, in the way intimate life is organized, and in many eloquent details of everyday life.

Until very recently, Russian had no single word for privacy. At the present time the word "privatnost'" is used primarily in legal language, and not in everyday conversation. The adjective "private" could always be translated either as "chastnyi" (applied most often to business, property, or to an individual operating on his or her own, outside of an organization), or "lichnyi," "personal."

"Lichnyi" is common in conversational Russian, for example "Stay out of this, it's my personal (lichnyi) business!" In the nineteenth century, the word "privatnyj," a calque from French, was used to contrast with the word "kazennyi" meaning "belonging to the state." In contemporary conversational Russian, a complaint about the lack of privacy—say, in a dormitory, where you can't invite guests so that nobody knows about it—can sound like this "I have no private/personal (lichnyi) life." At the same time the five-volume History of Private Life (1987-91; in French as Historie de la vie privée; 1985-87) by Airès and Duby, devoted to the evolution of privacy as a cultural phenomenon, is called in Russian "A History of Private (chastnyi) Life."

In the Russian language of the Soviet period these two words were in opposition: "chastnyi" was pejorative, in contrast to "social/communal," while "lichnyi" (personal) was neutral. So, for example, in the Soviet period "personal property" was permissible, while "private property," when not altogether illegal, was subject to severe restrictions. "Private ownership of means of production" was illegal. To the extent that apartments, cars, or dachas were items of private use by their owners they were classified as "lichnyi" property; were they to be used for profit, they would likely transfer to the illegal category of "chastnyi" property. Means of production in a socialist society had to be owned communally (by the state).

In a communal apartment, privacy was a source of constant, sometimes heightened concern, which sometimes meant searching for a word to describe it. How this worked out can be seen in a letter of complaint from 1960. Following a divorce, the complainant is living in the same room as his ex-wife and school-aged daughter. He wants to carve out his own space by putting up a divider, but his ex-wife uses a variety of means to prevent this. In the complaint letter he writes about the need for "everyday self-enclosure."