Советские люди обычно думали, что квартиры и комнаты им давали «бесплатно», потому что они не платили денег при получении их и мало платили за пользование. Русское слово «квартплата» нередко переводится на английский как «арендная плата», однако люди, ежемесячно «платя за квартиру», полагали, что вносят деньги на что-то вроде эксплуатационных расходов, которые оплачивают, например, члены жилищных кооперативов в Америке и куда входит плата за воду, отопление, газ, текущий ремонт и т.п.. Другой аналогией пользования жильем в России будет узуфрукт — право пользоваться чужим имуществом без возможности продажи, известное еще в римской античности. Русский язык отчетливо свидетельствует о том, как люди понимали возможные варианты жилищных отношений: хотя в русском есть глагол «снимать», обозначающий отношения найма, этот глагол использовался только в том случае, если жилплощадь нанималась у другого жильца (а не у государства).

Если кто-то в прямом смысле снимал комнату у другого человека, то платил он уже раза в четыре-пять больше, чем хозяин платил за нее государству: в 1970-х гoдах — примерно 20 рублей в месяц против четырех рублей квартплаты. Это было немного похоже на рыночное ценообразование, хотя люди за всю жизнь могли ни разу не воспользоваться знанием о том, сколько стоит «снимать» жилье. В первой декаде двадцать первого века соотношение осталось практически тем же. Квартплата за комнату в коммунальной квартире вроде той, что показана на нашем вебсайте, составляет около 1000 рублей, или 40 долларов (2007). Аренда такой комнаты в Санкт-Петербурге будет стоить от 5 до 7 тысяч рублей плюс квартплата.

Советская система субсидированной оплаты жилья значительно отличается от ситуации аренды. В большинстве стран с рыночными отношениями арендодатели и арендаторы подписывают договор на конкретный период времени. После этого срока арендодатель вправе поднять арендную плату (с учетом ограничений, налагаемых законодательством; например, в Нью-Йорке действует специальное законодательство по надзору в сфере арендования жилья). В Советском Союзе людям давали постоянное жилье с примерно одинаковой субсидированной квартплатой. Теоретически вас могли переселить в другой район города, но на деле это случалось редко (когда, например, дом признавали непригодным для жилья и предназначали на снос), при этом вам всегда предлагалось на выбор несколько квартир или комнат.

Некоторые особенности пользования жильем при советской системе отдаляли ее еще больше от практики рыночных отношений. Например, данную государством квартиру или комнату вашим потомкам или просто живущим тут же родственникам гарантированно позволялось «наследовать». Можно было на 90% быть уверенным, что ваши дети останутся жить в этой же квартире после вашей смерти. Это не значит, что они наследуют ее в полном смысле слова, потому что как вы не были ее собственником, так и они не будут ее собственниками. Но право продолжать здесь жить у них, а затем и у их детей и членов их семей будет. И если вы не умираете, а, скажем, разводитесь или уходите из семьи, квартиру все равно не отнимут у живущих там ваших родственников. Другими словами, право проживать в данном месте предоставлялось не вам лично, а тем людям — вам и вашим родным, — которые были там прописаны.

Russians often view Soviet-era apartments and communal rooms as having been given out "for free" because there was no initial cost to occupy the space and payments for usage were very small. The Russian noun "kvartplata" is often translated as "rent," but the people who paid it understood it as something like the monthly "maintenance" that American coop owners pay: a single charge that covers heating, water, gas, repairs, and so forth. A different analogy would be to usufruct, the right to use but not sell property that originates in Roman law. The Russian language clearly reflects people's understanding of what they could do with their living space: while Russian has a verb ("snimat' ") with the direct meaning "rent," it was only used for what you did when you rented space from another tenant.

When someone in Soviet times did rent a room from another tenant, the amount was generally four or five times greater than kvartplata: in the 1970s, this meant approximately twenty rubles a month as opposed to four. This represented a little bit of market-based pricing, although people could go through their whole lives without ever having to use the information. In the first decade of the twenty-first century, the ratio is not much different. Kvartplata for a room in a communal apartment (like those shown on this Web site) runs about 1000 rubles, or $40 a month (2007). Renting such a room in St. Petersburg would cost anywhere from five to seven thousand rubles, in addition to kvartplata.

The Soviet system of subsidized rental differs in important ways from a landlord-tenant situation. In most market economies, landlords and tenants sign leases for a specific period of time. When that time is up, a landlord can raise the rent (subject to some restrictions, like rent control in New York City). In the Soviet Union, the government provided people with permanent housing at more or less the same subsidized cost. You could in theory be moved to a different unit elsewhere in the city, but in practice this rarely happened (perhaps if the building was condemned) and a few possibilities were always offered.

Other differences brought the system even further from the practices of market economies. For example, when it provided you with a particular room or apartment, the Soviet government took on an obligation to allow your descendants and even contemporary members of your family to "inherit" it. You could be ninety percent sure that your children and grandchildren would continue living there after your death. This didn't mean that they truly inherited it from you because they still wouldn't own it, but they would have the right to continue living there and to pass it on, in turn, to their own family members and descendants. Even if you didn't die but, let's say, got divorced or left home, the unit could not be taken away from relatives who were already living there and wished to remain. In other words, the right to temporarily reside in that space there was never given to you personally, but to the people—your family—who had legal residency there.